Беслан - не порождение ислама

16 сентября 2004 года газета «Известия» опубликовала статью диакона Андрея Кураева, профессора Московской духовной академии, «Как относиться к исламу после Беслана?». Статья, безусловно, интересная и в какой-то мере программная... Но очень спорная и выходящая далеко за пределы трагедии Беслана. Если бы это был религиозный вестник или научное издание, наверное, не было бы этого комментария. Однако массовая газета с респектабельным имиджем, публикуя этот материал, очевидно, рассчитывала на определенный отклик. Полагаю, что такие проблемные статьи не должны оставаться без соответствующего резонанса.

Само название, связывающее бесланскую трагедию с исламом как религией, некорректно. Начнем с того, что среди жертв террора были и мусульмане. Продолжим тем, что все мусульманские общины и крупнейшие авторитеты исламской теологии осудили этот варварский акт. И закончим тем, что никакой религиозной подоплеки в бесланской трагедии нет. И корни, и непосредственные причины этого кошмара лежат в плоскости политической, а называя вещи своими именами, в том колоссальном вызове цивилизации, который именуют международным терроризмом. Кстати, таковы оценки и российского руководства.

В минуты печали, на фоне тяжелейшей психологической катастрофы родственников и близких, категорически нельзя даже на лексическом уровне соединять жертвы с религиозной принадлежностью. Приводимые в статье слова патриарха Алексия абсолютно верны: «Сбросив все маски, терроризм явил свое сатанинское лицо, поправ все святое». Именно так, сатанинское лицо терроризма, но не ислама. Ибо кощунственно было бы сказать иначе.

Рассуждения о том, что римляне раз за разом проигрывали битвы арабам из-за большей религиозности последних, не выдерживают критики по двум причинам. Во-первых, в X веке никаких римлян в строгом смысле слова не было, а Византия в этническом и геополитическом смысле не была Римом. Во-вторых, успехи арабов были детерминированы более передовой военной тактикой, более высоким техническим уровнем и тем, что именуется началом арабского Ренессанса — колоссальным научным и культурным оживлением Арабского Востока в ту историческую эпоху. И попытка выдать мнение византийского императора Никифора Фоки за модель интерпретации как покрытых патиной времени, так и современных событий может объясняться только эмоциональным запалом высокоэрудированного автора. Опасность этих интеллектуальных мостиков в том, что они затемняют суть происходящего и не позволяют решать проблемы. Неужели можно всерьез полагать, что появление своего рода православных шахидов есть решение проблемы? И когда автор обвиняет мусульман в том, что они недостаточно яростно защищают свою святыню Коран, наряду с неудобством за автора, вторгающегося в иную сакральную жизнь, возникает другой вопрос. Ведь проповедь ненасилия и терпимости, которую исповедует православие наряду с другими мировыми религиями, и есть настоящий путь к Богу, настоящая дорога к храму, которая, несмотря на все искушения и соблазны, вернее и надежнее, нежели эмоционально мотивированный, но разумом не осмысленный путь фанатической жертвенности.

Автор совершенно серьезно восклицает: «Ну кто бы мог подумать, что в начале XXI века судьба человечества окажется в руках богословов?», имея в виду при этом, что в исламском мире общиной руководят ученые-теологи. Возникает ответный вопрос: «Неужели можно быть столь наивным в начале XXI века?». Судьбы мира определяются экономическими и геополитическими интересами десятка крупнейших глобальных и региональных держав, двумя сотнями крупнейших транснациональных корпораций, рядом влиятельных космополитических финансовых, медийных и политических группировок, которым не до религиозных схваток. Борьба идет за вполне земные ресурсы и вполне ясные перспективы. Тому, кто не видит этого, трудно что-либо доказать. Если человек находится в плену собственных аксиом, тому жизнь рано или поздно преподносит нелицеприятный урок. Видеть в исламских теологах вершителей судеб современного мира, причем злобных вершителей, это тупиковый путь в никуда. Впрочем, это никуда имеет свой инфернальный контекст — адское многостороннее побоище религиозных фанатиков.

Один тезис Кураева звучит особенно задиристо; «...телеинъекции на тему «У терроризма нет национальности и религии»... просто глупы», и далее: «Может быть, терроризм — это следствие искаженного понимания Корана. Но ведь именно Корана, а не книги о Винни-Пухе». Вот здесь согласиться нельзя и по духу и по букве.

Когда человек вторгается в чужую профессиональную сферу, его неизбежно ожидают ляпсусы. Терроризм не имеет религиозных корней ни в своей истории, ни в своей современности. Политический терроризм как целостное и идеологически артикулированное явление возник в девятнадцатом веке. Убийство царских чиновников, завершившееся в начале двадцатого века гибелью одной из самых ярких фигур российской истории, действительно великого русского Петра Аркадьевича Столыпина, было ветвью российского революционаризма, а не особенностью менталитета православных или иудеев. Буйство европейских левых и правых во второй половине двадцатого века никто не называл христианским фундаментализмом. Латиноамериканский терроризм вместе с создателями теории «городской гверильи» никому на ум не пришло назвать особенностями католического сознания. Баскских террористов никто не упрекал в религиозном сепаратизме. Конфессионально окрашенный конфликт в Северной Ирландии никогда не доходил до того, чтобы обвинять основы протестантского или католического вероучения.

Если террористы имеют определенную национальную или религиозную принадлежность, это не означает, что та или иная нация или религия особенно склонна к терроризму. Именно в этом смысле терроризм не имеет национальной и религиозной принадлежности. Считать иначе — значит впадать не просто в социал-дарвинизм, но пускаться в сомнительный путь религиозной ненависти. Вообще все суждения Кураева на этот счет напоминают магические верования древних, которые всерьез полагали, что дождь вызывается молитвами, а поклонение тотему может вызвать удачную охоту. Магический реализм хорош в литературе, но ужасен в политике. Чтобы не впасть в очередную трагедию, нужен трезвый анализ причинно-следственных связей, а не озлобление сердца, которое можно понять, но нельзя принять.

Что касается современного терроризма, то все его слагаемые очень далеки от религии. Случайно или нет то, что международный терроризм стал необычайно мощной силой в конце прошлого века? Для любого специалиста ответ четкий — нет. Это вызвано понятными и земными, а не мистическими причинами.

Во-первых, с 1979 года противостояние двух сверхдержав привело к тому, что целая страна Афганистан на протяжении 25 лет стала полигоном для отработки разных методов ведения террористической и партизанской войны. Мало кто знает, но даже в годы существования СССР рассматривались вопросы переноса террористических действий с территории Афганистана на республики тогдашней советской Средней Азии и Кавказа. Десятки тысяч людей прошли через полевые лагеря, научились основам современного военного дела, были проверены в бою, технически оснащены, идеологически обработаны. Коротко говоря, была создана военная инфраструктура терроризма. Это не доморощенные бомбы Савинкова, это современное вооружение. И то, что автоматы Калашникова производят в сотнях кустарных мастерских, это полдела. Современное минное дело, обращение с достаточно сложными ракетными установками, современная тактика боя, средства коммуникации стали доступными тысячам людей, которые, кроме войны, ничего не видели, ничего не умеют и ничего не хотят делать. Первый резервуар терроризма заполнен до краев именно афганской войной. И от этого никуда не уйти.

Однако произошло другое, более скрытое и страшное явление. Терроризм, как джинн, выпущенный из бутылки, вышел из-под контроля сил, которые использовали его на раннем этапе. И сегодня в мире нет единого управляющего центра терроризма, который можно уничтожить даже самым мощным ударом. Бен Ладен стал удобной мифологемой, за которой можно спрятать любую, самую фантастическую версию. Нечто вроде Синей Бороды современности. Да, бен Ладен — опасная фигура, но это далеко не весь терроризм. Дело в том, что современный терроризм обрел классические черты сетевого общества — разрозненные центры принятия решений, высокая мобильность, быстро меняющиеся тактики, недосягаемость для единовременного удара. Именно поэтому борьба с терроризмом надолго. Это системная угроза. Никто в мире не может сказать, что он справится с этим вызовом в ближайшие годы.

В-третьих, помимо военной инфраструктуры терроризма, возникла и другая мощная структура. Это так называемая «серая зона терроризма». Это тысячи коррумпированных чиновников, банкиров, программистов, работников служб безопасности, отставных профессионалов, которые в прямой или косвенной форме содействуют террористам. Без них невозможно постоянно подпитывать терроризм финансами, информацией, оружием. Никто не убедит профессионалов в том, что авиационная атака на башни торгового центра в Нью-Йорке могла быть спланирована кучкой малограмотных боевиков. Лучшая в мире система ПВО была разорвана на части. Что, и в этом виноват ислам?

Четвертым сосудом той мерзости, что именуется терроризмом, является транснациональная преступность. Вдумайтесь в простой факт. Производство наркотиков в Афганистане после разгрома «Талибана» растет, а не снижается. Подпитка террористических групп через наркопоставки увеличивается. И трудно обвинять в этом кабульское правительство. Производство наркотиков в десять раз рентабельнее производства пшеницы. Это источник выживания для миллионов афганских крестьян. И никакими военными операциями проблемы не решить. Нужны десятки миллиардов долларов и долгие годы перевода страны из форс-мажорного режима. С другой стороны, нелегальная торговля оружием, также имеющая свою мощную инфраструктуру, беспрепятственно позволяет террористам получать любое оружие, в перспективе — и компактное оружие массового поражения. Не решив проблему нелегальной торговли оружием, просто невозможно справиться с терроризмом.

Наконец, обращаясь к последним событиям на Северном Кавказе, необходимо ясно понимать, что нынешнее руководство России получило тяжелое историческое наследие, и корни его лежат в двадцатом, а не двадцать первом веке. Внешняя простота решения национального вопроса Сталиным и Берией в годы войны заложила основы той жесткой формы этнической мобилизации чеченского народа, которая видна и сегодня. Во-вторых, на волне псевдолиберальной эйфории во время распада СССР были нарушены механизмы управления очень нестандартно организованной структурой чеченского общества. В-третьих, попытки стабилизировать ситуацию в Чечне наталкиваются на сопротивление вполне реальных, экономически и политически обозначенных групп, а совсем не исламских теологов. Напомню то простое обстоятельство, что покойный Кадыров сам был раньше муфтием Чечни и, будучи правоверным мусульманином, никак не может быть обвинен в пособничестве террористам.

Самое интересное в том, что после гневных филиппик в адрес ислама и патетических восклицаний о том, что судьба мира отныне в руках мусульманских теологов, Кураев делает прямо противоречащий своему пафосу вывод. Оказывается, «...мозг, управляющий исламским терроризмом, находится далеко за пределами исламского мира. Я убежден, что стратегическое планирование терактов, совершаемых от имени ислама, совершается в западном мире». Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. То зловещие Сауроны ислама вертят колечко мироздания, то, оказывается, какой-то еще более страшный зверь на горизонте замаячил. Имя этого зверя — либерализм и глобализм. В интеллигентном обществе на такие инвективы говорят: «Это уже слишком».

У каждого живущего своим, а не заемным умом человека либерализм не вызывает эйфории. Но приписывать либерализму столь смертные грехи, по крайней мере, неумно. Та колоссальная революция сознания, которая произошла на Западе на протяжении XVII—XIX веков, была отражением ряда процессов. И не в последнюю очередь — религиозных поисков. Та спасительная тревога, что была встроена в этический кодекс протестантства, во многом предопределила духовное отношение к мощным экономическим, технологическим, географическим и политическим сдвигам, что происходили столетиями. Конечно, современный историк вряд ли согласится с сильной версией веберовского тезиса о прямом воздействии этики протестантизма на дух капитализма, но со слабой формой этого тезиса согласны многие специалисты. А именно в том, что религиозная этика этой ветви христианства вполне корреспондировала с идеологией земного успеха и земного доказательства своей богоизбранности. При этом мотивируя людей на трудовую этику, экономность, индивидуальный успех и т. д.

Конечно, главной причиной изменения сознания большого Запада стали несколько технологических революций, массовое образование, новые средства коммуникации, изменение политических систем и политической культуры. Но отрицать религиозную составляющую в этих изменениях нельзя. Либерализм стал одним из великих культурных достояний человечества, открыл огромный простор развитию человеческой свободы. И предавать архаической анафеме ценности либерализма просто непродуктивно. С другой стороны, видеть в либерализме единственную альтернативу всему спектру политических доктрин — значит пускаться в ошибку, не достойную уровня студента-первокурсника. Ведь очевидно, что философия политического консерватизма или социал-демократические доктрины не менее влиятельны в западном мире. В конце концов, в мире доминирует сегодня политический консерватизм и социал-реформизм, а не либерализм в чистом виде. К тому же опыт последних десяти лет ясно показал ограничения либеральной доктрины в восточных обществах. И куда приведет политический транзит большой Восток — тема большая и неоднозначная.

Так что проводить логическую связь между либеральным доминированием и стратегическими планами использования терроризма — это наивные рассуждения на конспирологическую тему. Да, исторически получилось так, что геополитические балансы прошлой эпохи во многом вызвали к жизни современный терроризм. Но считать, что сегодня некие центры на Западе разрабатывают стратегию использования международного терроризма в своих целях, — слишком упрощенный взгляд на тему. Слишком опасное оружие, обоюдоострый меч и для пользователей и для проектировщиков.

Борьба с терроризмом требует ясного понимания причин, а не скольжения по эффектным поверхностям. Если не видеть причин, а пойти на поводу у упрощенных трактовок, выйти из этой сумеречной зоны не удастся. В мире, который именуется современностью, нет ни ночных, ни дневных дозоров, нет ни плохих, ни хороших религий, нет террористических наций, так же как и наций-жертв. У терроризма иные истоки и причины.

Понятна боль, сквозящая в каждой строчке диакона Кураева, понятна скорбь, царящая в сердце каждого, кто видел эту беспримерную жестокость в отношении невинных детей со стороны нелюдей. Все люди независимо от нации и религии содрогнулись в душе, но утрата родных и близких невосполнима. И помочь людям в этих условиях можно только разумным словом и делом, а не ввергать несчастные и истерзанные души в ад нетерпимости и ксенофобии. Ислам и христианство, буддизм и иудаизм — это вершины человеческого духа. Слово Божье, звучащее на разных языках, не может быть осквернено ни террористами, ни лукавыми пастырями.


©Марат ТАЖИН, профессор