Игнатий и следующее ему раннехристианское богословие опираются строго на почву апостолькой проповеди, которую необходимо привести в качетве третьего примера. Тесная связь между верой и «подражанием» апостолу, которое происходит в «под­ражании» Иисусу Христу, характерно именно для про­поведи Павла. Особенно ясно это сформулировано в 1 Послании к Фессалоникийцам: «...Вы, приняв от нас... так поступайте... ибо вы знаете, какие мы дали вам заповеди от Господа Иисуса» (1 Фес 4:1-2). «Поступ­ки» относятся к преданию, указания которого проис­ходят не откуда-то, а от Господа Иисуса; последующие мысли текста не так твердо опираются на Декалог и специфицируют его по-христиански в условиях особой ситуации фессалоникийской общины. Однако на это можно возразить, что здесь, по сути, речь идет все же лишь о формальной интенции по отношению к «благу», которая, безусловно, характерна для христианства. Од­нако содержательный вопрос о том, в чем заключает­ся это благо, решается как раз не из собственно бого­словских источников, а каждый раз с позиций разума и эпохи. И тогда, по-видимому, можно указать на Флп 4:8, подтверждающее это: «Наконец, братия мои, что толь­ко истинно, что честно, что справедливо, что чисто, что любезно, что достославно, что только добродетель и похвала, о том помышляйте». Здесь речь идет о поня­тиях популярной философии, в которых совершенно ясно действительные критерии блага предлагаются и для христиан как их собственное мерило. Однако здесь сразу можно возразить, что далее в послании сказано: «Чему вы научились, что приняли и слышали и видели во мне, то исполняйте» (4:9); можно указать на то, что здесь, в конечном счете, толкуется 2:5: «В вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе» — посредством чего вновь задается связь с «чувствовани­ями» Иисуса как с содержательным мерилом христиан­ского бытия, которую мы видели у Игнатия. Однако исторически и по сути необходимо пойти еще глубже. Безусловно верно, что Павел здесь, как и в других местах, указывает на нравственное познание, которое пробудило совесть у язычников, и что он в соответствии с основными тезисами, развитыми в Рим 2:15, идентифицирует это познание с истинным за­коном Христа. Однако это не означает, что здесь ке-ригма сводится к бессодержательному указанию на то, что в том или ином случае считается хорошим с точки зрения разума. На это можно возразить, указав два мо­мента: прежде всего, такого «разума времени» вообще не было в истории и никогда не будет. Павел встретил­ся не с определенным «уровнем знаний» о благе, кото­рый мог просто перенять, но с хаосом противополож­ных позиций, размах которого можно продемонстри­ровать на примерах Эпикура и Сенеки. Здесь можно было идти вперед не перенимая, но только решитель­но и критически разделяя, так, чтобы христианская вера формировала по критериям ветхозаветного пре­дания и «чувствований Иисуса Христа» новые реше­ния, которые извне осуждались как «заговор», однако изнутри решительно сохранялись как истинное «бла­го». С другой стороны, против упомянутого представ­ления можно возразить, что для Павла совесть и разум не переменные величины, говорящие сегодня одно, а завтра другое; совесть проявляется в том, что она есть, именно через то, что она говорит то же самое, что Бог открыл иудеям в слове Завета; совесть как таковая обнаруживает постоянство и тем самым ведет необхо­димым образом к чувствованию Иисуса Христа. Под­линная позиция апостола Павла, возможно, наиболее ясно проявляется в первой главе Послания к Римля­нам, где повторяется именно эта связь этики с поняти­ем Бога, которую мы только что обнаружили как харак­терную для Ветхого Завета: ошибка в понимании Бога приводит к этической несостоятельности языческого мира; обращение к Богу в Иисусе Христе идентично об­ращению к пути Иисуса Христа. То же самое Павел по­яснил в 1 Фес: греховность язычников обусловлена не­знанием Бога; воля Божья — «освящение», которое эти­чески осознается именно в благовестии о благодати. Тот, кто верно читает послания Павла, без труда уви­дит, что апостольское увещевание представляет собой не морализирующую добавку, содержание которой может быть изменено, но конкретное обозначение смысла веры и поэтому неразрывно связано с ядром христианства. Апостол действительно следует в этом отношении только примеру Иисуса, который в словах о включении в Царства Божье и исключении из него неразрывно связал центральную тему своей проповеди с основными нравственными решениями, которые сле­дуют из этого образа Бога и глубоко укоренены в нем.