Интервью с дьяконом Михаил Першиным
ВЕРА И НАУКА: ЛИЧНОСТНЫЙ АСПЕКТ
ОТ
РЕДАКЦИИ: Размышления о сущности научного знания и веры, об их
совместимости или несовместимости ведутся, можно сказать, изначально и
при этом никогда не теряют актуальности. И дело здесь не только в том,
что тема никогда не бывает по-настоящему исчерпана, но и в том, что
постоянно меняются как содержание науки и представления о ней в
обществе (от всеобщей панацеи до всеобщего проклятия со многими
вариантами), так и представления о том, каким должен быть верущий
человек.
Разговор о вере и науке в аспекте социально-личностых
отношений начинает диакон Патриаршего Крутицкого подворья Михаил
Першин, у которого есть для того основания: отец диакон закончил
факультет журналистики МГУ и аспирантуру при философском факультете, а
также Российский Православный университет и Духовную семинарию и
академию. С ним беседует редактор "Альфы и Омеги" кандидат
филологических наук М. Журинская.
М. Ж. Предмет нашей беседы,
если говорить совсем просто, - это при нынешнем противопоставлении
науки и религии (некоторые говорят даже о войне) вспомнить о том
реальном факте, что существуют верующие ученые. Так как же наука и
религия совмещаются в одном человеческом существе, в пределах одного
разума? Но прежде чем рассуждать о том, как это совмещается, полезно
понять, какие мнения об этом совмещении существуют. Типологически можно
вычленить разные группы людей с разными по этому поводу мнениями.
Начнем
с группы, члены которой не имеют никакого отношения ни к науке, ни к
религии, то есть это люди малообразованные и неверующие. И ежели
подумать, то получается, что именно в среде этих людей вращается в
основном мысль о том, что наука и религия несовместимы. Вряд ли на это
может найтись какое-либо серьезное возражение: люди с особой легкостью
выносят суждение именно в тех областях, в которых они малокомпетентны.
Как раз в той среде, где принято с одинаковым недоверием относиться как
к науке, так и к вере, несовместимость этих двух параметров
человеческого сознания признается априорной.
д. М. П. На мой
взгляд, свою роль в антипатиях этой группы с невысоким образовательным
цензом сыграла идеологическая установка советского агитпропа об
априорной недоброкачественности любого критического взгляда на
происходящее, и в первую очередь, на сам агитпроп. Действительно,
утопизм и религия - вещи несовместные. Религиозная, и, прежде всего,
христианская мысль дает точку опоры, неподконтрольную никаким
идеологиям. И это не просто моральные убеждения (каковые сами по себе
уже исключают попытки манипулировать сознанием масс) - это нечто
гораздо большее, - это личностная обращенность верующего человека к
Автору мироздания. Такую нравственность нельзя объяснить социальным
положением или национальным характером, - вспомним тезисы коммунизма и
сходного с ним в этом фашизма, - ибо в этом случае этика как
пространство свободы и любви укоренена в Боге. Тем самым для
тоталитарного режима борьба с христианством всегда будет вопросом
элементарного выживания. А поскольку честная борьба на уровне тезисов и
аргументов для тоталитаризма бесперспективна - реальность Нового Завета
убедительней любых идеологических посулов, остается одно - вымазать
дегтем все, что так или иначе связано с феноменом веры. И вот именно
для того, чтобы никто не посмел выйти за рамки идеологии, и было
навязано клише, согласно которому религия - это неправильное мышление,
нечто сродное сумасшествию. А затем эта идеологема вовлекла в себя и
науку. Было сформировано стойкое убеждение в том, что думать иначе
вообще постыдно, что верующие, равно как и ученые, правда, первые по
существу своих взглядов, а вторые - потенциально, представляют угрозу
для существующего строя (а тем самым и для обывателя), несут в себе
зерна смуты и потому вполне оправданно квалифицируются как враги
народа. На этом основании репрессировали и тех, и других. Таким
образом, антирелигиозность и антинаучиность первой группы мне
представляется своеобразным атавизмом идеологем 1930-х годов, переносом
идеологических вывертов сталинизма в сознание обывателя, стремлением на
всякий случай держаться подальше от тех, кто рискует мыслить и свое
мнение иметь. Любопытно при этом, что неприятие религиозности
обусловлено ее якобы антинаучностью, а неприятие научности - ее
потенциальной религиозностью.
М. Ж. Это ценное наблюдение невозможно
оспорить, но можно попытаться оспорить Вашу датировку. Дело в том (и
это было в свое время опубликовано в нашем журнале), что и в XIX веке
существовала секта "Серафимовны" (основатель ее был некто Серафим, но
входили в нее в основном женщины). Смысл ее учения был прост и
ослепителен: можно ходить в православный храм, можно даже читать и петь
на клиросе, можно исповедоваться и принимать причастие, но при этом
нужно не доверять священнику (как это вообще возможно, мне недоступно).
А не доверять священнику следовало потому, что священники - люди
образованные, следовательно, они заодно с интеллигентами только и
думают о том, чтобы "охмурить" простой народ. Это было задолго до
советской власти, давным-давно считается, что эту секту мы преодолели и
оставили далеко в прошлом. А ежели присмотреться, то может быть, мы ее
вовсе и не оставили в прошлом, потому что нечто подобное реет не только
в той группе, о которой мы сейчас говорим, но и среди церковного
народа.
Вторая группа людей дистанцируется от науки и
причисляет себя к числу верующих. Статистически в этой группе
преобладает отношение к науке, мягко говоря, недоброжелательное, а то и
вовсе враждебное. При этом прокламируется следующее: я знаю все о вере
(на самом деле мало кто может так сказать, и чем больше человек сведущ
в вере, тем меньше он склонен к такому высказыванию) и я знаю цену
науке (о которой данному человеку и вовсе ничего неизвестно). К
сожалению, мнение этой группы очень часто выдается за мнение Церкви,
так что когда (как-то очень легко) внешними говорится, что Церковь
вообще против науки, то имеется в виду мнение данной группы. При этом
возникает концепция "простого человека", которому все эти научные
хитросплетения совсем и не нужны. Что касается простого человека, то,
например, когда в русских былинах рассказывается о детстве великого
богатыря (Вольги или Добрыни, скажем), то обязательно упоминается, что
его учили грамоте и что грамота ему в наук пошла. И в тех же былинах
(пример С. С. Аверинцева) вхождение героя в дом описывается так: Он
крест кладет по-писаному,/Поклон ведет по-ученому. Тем самым для
доброго христианина Древней Руси считалось совершенно необходимым
владеть грамотой и тем самым быть человеком ученым. Хвалиться
неграмотностью и неученостью было не принято. Когда же произошел это
поворот в сознании церковного народа? Очень не хочется по расхожей
привычке валить все либо на советскую власть, либо на синодальный
период, а хочется сказать, что человек, умеющий читать, писать и
считать, уже не имеет морального права хвалиться своей простотой, тем
более человек, окончивший школу. Если он утверждает, что ничего не
понимает в науке и понимать не желает, то признаваться в этом следует
не с гордостью, а со смирением. Сошлюсь на гораздо более поздний текст:
на воспоминания об отце Глебе Каледе. Автор воспоминаний как-то в
разговоре с отцом Глебом сказал, что не знает, чем различаются пассаты
и муссоны. Отец Глеб удивленно спросил: "Как Вы можете этого не знать,
если это проходят в пятом классе?". Наверное, следует признать, что
"простота" воинствуюшего невежества - это не та простота, к которой нас
призывает святоотеческая традиция. Остается сожалеть о том, что именно
некомпетентное отношение данной группы к науке стало для общественного
мнения эталоном (точнее, эрзацем) мнения Церкви.
Наконец, можно
сослаться на Достоевского, который отметил такую легкость
необыкновенную в суждениях о науке, говоря, что если русскому школьнику
дать карту звездного неба, которой он до тех пор не видел, то на
следующий день он вернет ее исправленной. И никакого восхищения автор
при этом не испытывает.
д. М. П. Мне кажется, что верующий
человек должен обладать интеллектуальной честностью, которая
предполагает четкое различение иерархии бытия. Есть горизонты
существования, в которых действуют законы физики, химии и биологии.
Есть пласты реальности, в которых применима психология и этика. А есть
пространство бытия, в котором речь идет о духовной жизни. Оно предельно
личностно - и потому неверифицируемо в отличии от, скажем, теории
Эйнштейна. Но при этом оно никоим образом не отменяет рациональности
низших уровней тварного бытия. Бог все расположил порядком, мерой и
числом, и нет никаких оснований отвергать труд ученых, постигающих эти
космические прописи Творца. А потому верующему по мере сил следовало бы
овладевать этими знаниями - они открывают новые грани Премудрости
Божией. Однако лень всегда ищет себе оправдания. И случается, что, не
желая изучать школьные предметы, иные "верующие" ученики ссылаются на
то, что в Библии все сказано, а главное - молитва. И вот это уже ложь.
В Библии все сказано не о строении кварков, а об устроении души. А душа
дана не только для молитвы, но и для служения ближним, каковое в ряде
случаев невозможно, если отвергать достижения науки. Быть верующим
неучем комфортно хотя бы потому, что это дает ощущение избранности и
даже мученичества в цивилизации, которая предполагает некий научный
базис. Кроме того, это погружает человека в иррациональный хаос, в
котором все объясняется волей Божией и проделками бесов, но не остается
места для научных загадок и научных проблем. Увы, псевдохристианская
антинаучность оборачивается суевериями, то есть деградацией разума и
утратой аскетического трезвения. Иными словами, аскетика не
противостоит науке, хотя многие пытаются укрыться в первой от вызовов
второй. Для подобной антинаучности характерна самоизоляция и от мира
науки, и как это ни парадоксально, от мира серьезной веры.
М. Ж. То есть такой человек скажет: "Я науки не знаю, я верую, и моей веры мне достаточно".
д.
М. П. Может быть, и так, а может быть, он скажет, что поскольку наука
никоим образом не подрывает его веру и поскольку он науки не знает, то
никаких суждений на этот счет иметь не может.
М. Ж. Пожалуй,
можно привести пример.
Журнал ?Альфа и Омега? ?2 (46) 2006 г.
Рубрика ДИАЛОГИ И МОНОЛОГИ.
Диакон МИХАИЛ ПЕРШИН,
М. ЖУРИНСКАЯ